Выпустил, чешуйчатую, золотую,
Бог в подзабытый пруд.
Рябью вода в лучах искрится...
Надумал Марьян поживиться.
Сбегал домой, за снастью,
пока не погасло.
Лягушек пугает дивищем,
махая удилищем.
Галдят... – Да будьте неладны вы! -
Вытащил. - Ладная...
Рыбка, как в сказке: "Пусти, мужик!
Чего хошь?! Говори напрямик!"
Марьян (вслух): "Хотеть..." –
Это надо б подумать ведь...
И чё ж так дёргаешься шибко?
Золотая ж вроде, а липкая...
Даже не знаю, с чего начать.
Хотеть бы..." Та – колдовать:
– Исполню! – сказала, гибкая,
да вдруг померла. С улыбкой.
– Зубы не скаль, мне лучшее!
Я ж не москаль уступчивый!
– Что замерла? – пощупал – Ох... у...
Прихватил домой. На уху.

Жил то, Марьян, как поётся в песне,
с красавой-женой, Олесей.
Бежит до дому, гордости полный.
Помнит, сказала: "Исполню!"
– Олеська, – кричит, – у нас
прям щас будет всё – класс!
Ждали день, вечер, до самой ночи,
Олеська ухой морочится,
а там - ни навара, ни вкуса!
– Так ждать до какого Исуса?
Эт не уха, а какая-то дрянь!
Молвит Марьян, "Не буянь!"
А сам думает, что за ху...
Всё хочет, и, как на духу:
пыхтит, аж вспотел, старается!
"Даже жевать пытался ведь..."
В хрен уж и редькой трёт,
а ничё не берёт!

Олеська – то влево, то вправо...
А в рыбке, видать, отрава!

Жили б да жили...

АМ.22.09.14